Неточные совпадения
Спокойное молчание
полей внушительно противоречило всему, что Самгин читал, слышал, и гасило мысли о возможности каких-то социальных катастроф.
Ему нравилось, что эти люди построили жилища свои кто где мог или хотел и поэтому каждая усадьба как будто монумент, возведенный ее хозяином самому себе. Царила в стране Юмала и Укко серьезная тишина, — ее особенно утверждало меланхолическое позвякивание бубенчиков на шеях коров; но это не была тишина пустоты и усталости русских
полей, она казалась тишиной
спокойной уверенности коренастого, молчаливого народа в своем праве жить так, как он живет.
Пошли. В столовой Туробоев жестом фокусника снял со стола бутылку вина, но Спивак взяла ее из руки Туробоева и поставила на
пол. Клима внезапно ожег злой вопрос: почему жизнь швыряет ему под ноги таких женщин, как продажная Маргарита или Нехаева? Он вошел в комнату брата последним и через несколько минут прервал
спокойную беседу Кутузова и Туробоева, торопливо говоря то, что ему давно хотелось сказать...
Незадолго до этого дня пред Самгиным развернулось
поле иных наблюдений. Он заметил, что бархатные глаза Прейса смотрят на него более внимательно, чем смотрели прежде. Его всегда очень интересовал маленький, изящный студент, не похожий на еврея
спокойной уверенностью в себе и на юношу солидностью немногословных речей. Хотелось понять: что побуждает сына фабриканта шляп заниматься проповедью марксизма? Иногда Прейс, состязаясь с Маракуевым и другими народниками в коридорах университета, говорил очень странно...
На всей этой кучке, от толстой барыни до кучера, поддерживавшего рукой
полы длинного кафтана, лежала печать
спокойной самоуверенности и избытка.
В первый день напала на меня тоска, увеличившая мое лихорадочное состояние, но потом я стал
спокойнее и целые дни играл, а иногда читал книжку с сестрицей, беспрестанно подбегая, хоть на минуту, к окнам, из которых виден был весь разлив
полой воды, затопившей огород и половину сада.
Крупная, красивая, всегда
спокойная, бездетная, полная, как яловая корова, жена Петра Николаича видела из окна, как убили ее мужа и потащили куда-то в
поле.
— И котлетку, и кофею, и вина прикажите еще прибавить, я проголодался, — отвечал Петр Степанович, с
спокойным вниманием рассматривая костюм хозяина. Господин Кармазинов был в какой-то домашней куцавеечке на вате, вроде как бы жакеточки, с перламутровыми пуговками, но слишком уж коротенькой, что вовсе и не шло к его довольно сытенькому брюшку и к плотно округленным частям начала его ног; но вкусы бывают различны. На коленях его был развернут до
полу шерстяной клетчатый плед, хотя в комнате было тепло.
Вид у нее был
спокойный и даже величавый, так что Матвею было даже странно вспомнить, что он видел ее сейчас за мытьем
полов.
Купец дал ей всё, чего она желала. Вскоре Илья сидел в новой квартире Олимпиады, разглядывал толстые ковры на
полу, мебель, обитую тёмным плюшем, и слушал
спокойную речь своей любовницы. Он не замечал в ней особенного удовольствия от перемены обстановки: она была так же спокойна и ровна, как всегда.
Илья захохотал. Ему стало ещё легче и
спокойнее, когда он сказал про убийство. Он стоял, не чувствуя под собою
пола, как на воздухе, и ему казалось, что он тихо поднимается всё выше. Плотный, крепкий, он выгнул грудь вперёд и высоко вскинул голову. Курчавые волосы осыпали его большой бледный лоб и виски, глаза смотрели насмешливо и зло…
Глаза его ловили цифру года, название месяца, руки машинально укладывали книги в ряд; сидя на
полу, он равномерно раскачивал своё тело и всё глубже опускался в
спокойный омут полусознательного отрицания действительности.
Вольною птицей носясь по
полям и долинам, по горам и оврагам, охотник безвредно мчится по таким неудобным и даже опасным местностям, по каким он не вдруг бы решился скакать в
спокойном состоянии духа. Охотники любят такие минуты волнения, да и кто же не любит сильных впечатлений?..
В спальне на
полу лежит что-то белое, и над этим белым на коленях стоит Александра Васильевна; она не слыхала, как я вошел, и только мой голос вывел ее из оцепенения; она не плакала, казалась
спокойной, но какая-то бесконечная мука светилась в ее добрых серых глазах!
Цветаева(улыбаясь
Поле). Запела коноплянка… Ты знаешь, Таня, я не сантиментальна… но когда подумаю о будущем… о людях в будущем, о жизни — мне делается как-то сладко-грустно… Как будто в сердце у меня сияет осенний, бодрый день… Знаешь — бывают такие дни осенью: в ясном небе —
спокойное солнце, воздух — глубокий, прозрачный, вдали всё так отчетливо… свежо, но не холодно, тепло, а не жарко…
Тяжелый запах, потные, пьяные рожи, две коптящие керосиновые лампы, черные от грязи и копоти доски стен кабака, его земляной
пол и сумрак, наполнявший эту яму, — всё было мрачно и болезненно. Казалось, что это пируют заживо погребенные в склепе и один из них поет в последний раз перед смертью, прощаясь с небом. Безнадежная грусть,
спокойное отчаяние, безысходная тоска звучали в песне моего товарища.
Длинными,
спокойными словами заговаривают скот от хищников в
поле, делают оборону скоту.
— Чего там! С фонарем еще хуже дорогу потеряешь, — ответил глухо, точно из-под
полу,
спокойный голос Степана.
В глуши
полей, вдали Ерусалима,
Вдали забав и юных волокит
(Которых бес для гибели хранит),
Красавица, никем еще не зрима,
Без прихотей вела
спокойный век.
И все, что было вокруг: далекое
спокойное небо, ослепительное дрожание водяных капель на земле, просторная сияющая даль реки и
поля, живой и ласковый воздух — все было полно весенних неясных обещаний.
Он вспомнил, как рыдал сегодня в его руках большой
спокойный колокол и в клочья раздирал голубую даль своим призывным страстным кличем — и так весело сделалось ему, что он не выдержал и засмеялся одиноким сухим смешком, странно прозвучавшим среди ночи и
поля.
Евангел опять замолчал и наконец встал, бросил от себя траву и, стоя среди
поля с подоткнутым за пояс подрясником, начал говорить
спокойным и тихим голосом...
Четвертый солдат был молодой, невзрачный мальчишка, рекрут прошлогоднего пригона, в первый еще раз бывший в походе. Он стоял в самом дыму и так близко от огня, что казалось, истертый полушубочек его сейчас загорится; но, несмотря на это, по его распахнутым
полам,
спокойной, самодовольной позе с выгнутыми икрами видно было, что он испытывал большое удовольствие.
Омыв в снегу лезвие ножа, он спокойно обтер его о
полы кафтана и вложил в ножны. Самое убийство ничуть не взволновало его; в его страшной службе оно было таким привычным делом. Он даже почувствовал, что точно какая-то тяжесть свалилась с его души и ум стал работать
спокойнее.
Произнеся этот «огнен глагол», Мина Силыч поклонился до земли и не поднял своей белой головы от
полу. Народ стоял, как стадо овец, испуганное внезапно блеснувшею молниею. Никто не ответил Кочетову ни одним словом, и в глубочайшем молчании вся смущенная семья старогородская, человек по человеку, разошлась по домам своим. Последний поднялся с
полу Мина Силыч, поклонился у порога сторожу, произнося «прости, будь милостив», и побрел ко двору своему, глубоко тронутый, но
спокойный.
«Вы,
спокойные московские жители, мастеровые и рабочие люди, которых несчастия удалили из города, и вы, рассеянные земледельцы, которых неосновательный страх еще задерживает в
полях, слушайте!
И, думая это про себя, он улыбался той своей
спокойной улыбкой, за которую так любили его и уважали товарищи. Но жил в его теле кто-то еще, кто не поддавался увещеваниям, твердо знал свое, был не то мудр, не то совсем без разума, как зверь, — и этот другой страшился страхом трепетным и темным, и после удачного
полета этот другой становился глупо счастлив, самоуверен и даже нагл, а перед
полетом каждый раз мутил душу, наполнял ее вздохами и дрожью. Так же было и в этот раз, накануне июльского
полета.